Игорь Царев - Пятая Стихия

Обзор работ финалистов литературным обозревателем - 2024 год

Перед нами финальная десятка стихотворений, чьи авторы уже имеют право называться лауреатами поэтического конкурса «Пятая стихия-2024».
По сложившейся традиции литературному обозревателю предстоит проанализировать тексты более глубоко и доказательно, чем это было сделано по отношению к стихотворениям, прошедшим во 2-й тур.
Однако следует сказать, что в этом году уже характеристики работ 2-го тура были объёмнее и содержательнее прошлогодних – и это облегчает литературному обозревателю предстоящую задачу.
Приступая к работе, я ещё раз хочу напомнить, что филология вообще и теория стихосложения в частности точными науками не являются, а потому элемент собственного мнения обозревателя, иногда субъективного, в них не исключён и даже закономерен.


П-3001

РЫБАЧОК

…И плывут над ивняками
И рекой издалека,
Загребая плавниками,
Молодые облака…
Игорь Царёв «Шурогайка»

Леность больничной палаты,
мир за окном невесом.
Гонит плотвичку куда-то
в небе задумчивый сом.

Окна распахнуты настежь,
август жарой одержим…
Тянутся капельниц снасти,
строгий постельный режим.

Бьюсь на крючке баламутом,
каждый трещит позвонок,
передаётся кому-то
донки тревожный звонок.

Выбраться надо б из плена,
врёшь — не возьмёшь с кондачка…
Лета вливается в вену,
щучкой срываюсь с крючка.

Засуетится сестричка
и побледнеет лицом…
В небе играет плотвичка,
смотрит задумчиво сом.

Предварительные впечатления я выразил так:
«При всей внешней простоте композиции и техники исполнения эти стихи интересны и тревожны состоянием лирического героя. Его пребывание на границе бытия описано с убедительностью, передающейся читателю через такие детали, которые невозможно придумать, если человек не побывал на грани, за которой ничто... И именно из контраста нахождения человека на этой грани и простоты, с которой он об этом рассказывает, рождается драматизм повествования».

Теперь, когда я вновь возвращаюсь к стихотворению, чей автор уже назван лауреатом конкурса, мне остаётся лишь подтвердить своё краткое резюме конкретными примерами амбивалентного состояния героя. Мир больничой палаты строг, прост и обыкновенен – и тем более невозможны в нём картины вроде: «Гонит плотвичку куда-то // в небе задумчивый сом». Сейчас другое: «леность больничной палаты», «тянутся капельниц снасти», «засуетится сестричка»...
Самое удивительное, что оба эти мира порознь для читателя как-то представимы, но связаться они могут лишь в полубреду больного человека. И в этой психологически точно продуманной автором несовместимости двух реальностей мне видится основа сильного впечатления, оказанного на меня этими стихами.


П-3002

***
…Пока часы иными временами
И вовсе не лишили дара речи.
Игорь Царёв

Неслышно время, но часы идут –
То с будущим, то с прошлым не в ладу.
Неточны ль стрелки, тетива пружин
Ослабла ль в них, но я всё время – жив.
И ритуал подглядок и подкруток
Не ради лишних выглядит минуток,
Ведь с настоящим не в ладу и я
И слышу время, без часов скитаясь.
Язык скитаний – вежливый китаец,
Влюблённый в безупречность бытия,
Как погребённый дневниковый почерк –
В матрёшку яви: день, денёк, денёчек;
В наивность, облетевшую слова,
В то, без чего – грустить осиротело,
И века холодеющее тело
Не отогреть попыткой мастерства.

Предварительное впечатление:
«И вновь – теперь уже при изысканной технике, богатстве ассоциативного ряда и безупречном чувстве стиля – ощущение трагической наполненности времени...
Также хочется отметить достоинства строфического построения текста, сочетающего сложную музыку ритма с лёгкостью его восприятия. Хочется, чтобы читатель обратил внимание на ту непринуждённость и естественность, с которой автор сопрягает экзотику, философичность и обыденность в образной структуре текста».

Теперь, при повторных прочтениях, во мне ещё более усиливается ощущение глубины и многогранности текста и изящества, с которым автор эту глубину создаёт. Главенствующая в тексте метафора, уподобляющая «века холодеющее тело» часам с неисправным механизмом, заставляет вспомнить другую метафору, автора которой представлять не надо: «Больное время стонет день и ночь, // А я не знаю, чем ему помочь» («Гамлет», перевод В.Поплавского). Что ж, уже одно то, что перед нами стихотворение, рождающее ассоциации уровня пьесы «Вильяма нашего Шекспира» говорит о многом.
Я после предыдущего тура воспользовался правом литературного обозревателя и добавил этим стихам 1 балл, но сейчас жалею, что поскупился! Мог бы добавить и больше...


П – 3006

НА КОЛЫМУ

Через годы и судьбы течет Колыма…
Игорь Царев, «Колыма»

… а приезжайте к нам на Колыму
на две зимы, а лучше – на одну,
чтоб каждый день шагать через порог,
туда-сюда, отхаживая срок
голодных – дайте каши – кирзачей.
Ледышку сплюнешь, вдребезги – ручей,
и выскоблен до страшной синевы
колымский стланик. Пусть: «Рабы – не вы», -
вчера шумели сосны – замер лес,
нам слушать лишь его
морозный
треск.

… а приезжайте к нам на Колыму
бессонной ночью вместе на луну
глядеть ли, выть в холодное окно,
сходить с ума, вертаться – все одно,
мироточить ли каплями смолы
на земляные мерзлые полы
и ждать, когда из трещин пальцев рук,
как из древесных почек,
сразу,
вдруг
проклюнутся в тяжелой темноте -
не мы, другие –
эти или те.

Бумага стерпит, перья заскрипят:
У-Ка пять-восемь, будет вам статья,
свисток и белка, дайте только срок,
чтоб каждый день шагать через порог,
чтоб каждый день –
метелями –
зима.
И тянется годами Колыма.

Уже предварительная характеристика этого текста была достаточно объёмной:
«Очень яркие стихи! И написаны с чувством, не оставляющем сомнения в неприятии автором самых тяжёлых страниц прошлого... Детали и образы повествования – от подробностей лагерного быта до называния статей обвинения – настолько конкретны, что создают у читателя ощутимый эффект присутствия.
Но возникает естественный вопрос: сколько же лет автору этих стихов, помнящему и приводящему столь достоверные детали очень давнего прошлого? Или эти детали почерпнуты из чужих книг и умело, так сказать, перекомпонованы и пересказаны? И насколько в нравственном аспекте правомерен такой пересказ?»

Вновь обращаясь к этим стихам, я в ещё большей степени впечатлён их образностью, в которой возникают подробности лагерного быта: «голодные» кирзачи, трескающиеся на морозе стволы сосен, мёрзлые полы бараков...
Хочу обратить внимание читателей на нестандартную запись текста, которая показывает, насколько внимательно автор относится к звучанию и значению каких-то слов и, стремясь подчеркнуть их, выделяет из общей строки. В современной поэзии такой графический приём встречается достаточно редко и свидетельствует о взыскательности и мастерстве Елены Бородиной.
Что же касается моего вопроса, насколько самостоятельно создан автором образный ряд стихотворения, то любой ответ на него выходит за стандартные оценочные рамки.


П-3011

ЯРЕНСК

…Мне желтые пятки распятого Бога
Сияют как две путеводных звезды.
И. Царёв

Он тихим был, но в голосе его звучала мощь не арфы, а кимвала –
казалось, даже вьюга оттого молилась и по-бабьи завывала.

Он говорил: «Когда восстала мгла и смерть глядела жадно и пытливо,
металась лихорадочно ветла, скрипела обессиленно олива.
Сплетались страх и плач, хамсин и пыль. Прошенья были... Были бесполезны.
С небес глядела мрачная Рахиль на правнуков, блуждающих у бездны».

Подсев к печи, к желанному теплу, он кутался, надрывно сухо кашлял.
Вечерний снег, стекавший по стеклу, от голода казался манной кашей.
Но голод не страшней доносов, лжи, пока здесь пахнет домом сладковато,
пока письмо от матери лежит в кармане залоснённого бушлата.

Сверяя речь с исписанным листком, замёрзшие ладони растирая,
он говорил: «Представьте за окном Голгофу вместо ветхого сарая.
Покуда мрак плодился в суете, рассаднике страданий и печали,
где Бог висел, распятый на кресте, неузнанный своими палачами,
где в душах было скверно и темно, где солнце почерневшее страшило,
уже рвалось в завесе волокно, уже в века летело: «Совершилось!»»

Он кашлял вновь, бумагой шелестя. И, просочившись в запертые двери,
сквозняк, как непослушное дитя, раскачивал подобие портьеры.
Привычная за много горьких лет дверная щель, в мороз, была, как жало.
Но то, что согревало Назарет, и ссыльный Яренск тоже согревало.
Нам было слышно, как издалека бежит впотьмах собачья злая стая.
Но белый свет спускался с потолка, слепил глаза, кружился и не таял.


«И вновь мы становимся свидетелями поэтического единения времён – на сей раз не прошлого и настоящего, но прошлого «всего лишь» вековой давности и прошлого библейского... Заключённый, отбывающий срок вблизи Яренска, и Распятый, что родом из Назарета, – их участи представляются автору сближенными страданием и творимой над их судьбами несправедливостью. В ярко выраженной трагической коннотации чувствуется несомненная вовлечённость и даже модная ныне увлечённость автора проблемным прошлым страны, что, впрочем, традиционно для некоторой части российской интеллигенции», – таким было предварительное резюме, и оно достаточно точно характеризует содержательную сторону текста.

Однако к сказанному всё же стоит добавить несколько слов о сдержанности и вместе с тем о трагедийности текста. Вот всего лишь один пример такого трагического спокойствия: «Вечерний снег, стекавший по стеклу, от голода казался манной кашей...», – и таких жгучих строк в тексте много...
Хочется обратить внимание читателей на оригинальную структуру записи стихотворения, при которой в каждую строфу фактически включены несколько пятистопных ямбических четверостиший. Конечно, это сделано не с целью экономии графического объёма! Думаю, что автор – осознанно или нет, – таким образом расширив строку, пригласил читателя к чтению более плавному и лишённому ненужных пауз, а также сообщил записи стихотворения бо́льшую эпичность.



П-3023

ПИСЬМО СЕБЕ, 17-ЛЕТНЕМУ

Утонуло прошлое подо льдом,
Еле виден призрачный палисад,
То ли дым за озером, то ли дом,
То ли кони в яблоках, то ли сад.
Игорь Царев.

Серега, здравствуй, как ты там живешь
В битловско-брежневских семидесятых,
Пока еще ни в чем не виноватый
И часто с правдой путающий ложь?

Не огорчайся тем, что быт убог,
Не так уж и плоха Страна Советов,
В которой люди ходят на поэтов,
Как будто на хоккей или футбол.

Пока все просто, все тебе с руки,
Но за ошибки жизнь накажет строго,
А потому не убегай с уроков,
А коль сбежал, то сочиняй стихи.

Взгляни вокруг — не барствует народ,
Но, радуясь, живет «в семье единой»,
И Пугачева вскоре «Арлекино»
На конкурсе победно пропоет.

Поверь, Серега, правде нет цены,
А вот судьба десятки раз обманет…
Тебе, я знаю, не служить в Афгане,
Что станет рваной раною страны.

Ты, может, ожидаешь — под конец
Я напишу возвышенное что-то,
А мне сейчас одно сказать охота:
Живи по чести, как учил отец.

Поговорить с тобой — полно причин,
Проблемы впереди стоят оравой…
Я написал письмо. Но как отправить,
Чтоб ты его, Серега, получил?

Предварительное резюме звучало так: «Стихи чётко и исторически последовательно раскрывают тему, просто и без затей сформулированную в заголовке: «Письмо себе, 17-летнему». В этих стихах нет броской и сложной метафоричности, психологических изысков и недосказанностей, но написать его может лишь тот, кто прошёл через искушения и обманы, но не очерствел душой, не разочаровался в друзьях и в правде и подтвердил для себя великую максиму: «Живи по чести, как учил отец». Будь моя воля, я бы включил эти простые и понятные стихи в школьную программу».

Снова возвращаясь к этому тексту, я хочу, чтобы читатель вспомнил то огромное количество фильмов, рассказов и романов, в которых возникает фантастический сюжет путешествия во времени и встречи литературного героя с самим собой – то ли старшим, то ли младшим по возрасту... Но при множестве таких примеров мне не вспоминается ни одного лирического произведения на эту тему. Сергей Кривонос посмел создать прецедент – и, как мне кажется, итог оказался удачным.
Естественно, лирический жанр не тождествен фантастической прозе: психологическая, событийная и нравственная «плотность» содержания в стихах очень высока. Всего в нескольких строфах мы не просто узнаём приметы прошлых периодов страны, но и события, с ними связанные: радостные, печальные, трагические...
Для меня важно и показательно, что Сергей Кривонос своё прошлое, прошлое своего поколения и своей Родины изображает во всей сложности побед и поражений, не впадая в крайности как возвеличиванья, так и хулы.


П-3060

ТРУБАЧ В САДУ

«Дай доиграть все ноты трубачу,
Дай храбрецу управиться с драконом...»
Игорь Царев «Субботнее»

Соло трубы под купами старых вязов.
Солод судьбы замешан на легком джазе.
Бродит мотив, сердце сбоит синкопой,
опередив сполох грозы далекой.
В узком пальто – чем-то сродни шинели,
медью литой ладный трубач пьянеет,
до эмпирей он выдувает купол –
словно борей, в нить напрягая губы.
Ну а в саду мостики и протоки…
Как штукатур, солнечной поволокой
зелень полян тихо рихтует вечер,
не шевеля грозных дубов оплечья.
Но –
«да-ду-ди
да-ду-да!» –
вспарывает пространство
(шепот «иди – сюда», возглас «уже? останься!»,
венных стеблей финифть с росчерком, что алеет,
и ариадны нить, канувшая в аллеях).
Этот враскачку мир – маятником от солнца
с крохотными людьми сквозь пустоту несется,
но резонанс сердец, ширясь любовным стуком,
страху наперерез в небе рождает купол.
Твой силуэт, трубач, вплавлен лучом в оправу
из променадных пар, долгих террас октавы –
в блюз погруженный пруд ловит поклевку речи,
рвущейся по нутру меди, но человечьей.


Предварительное резюме:
«Я с удовольствием отмечаю богатую образную палитру и лексическое многоцветье этих стихов. Мне нравится лихой карьер метафор, несущихся друг за другом и обещающих, что перед терпеливым читателем вот-вот раскроется какая-то большая и красивая тайна, ради которой будто бы и созданы эти стихи! Но строчки кончаются, а их цель и тайна оказываются обманчивым миражом, растаявшим вдали. И мне кажется, что читатель остаётся разочарован таким финалом...»

Но теперь, когда эти стихи оказались в числе лауреатов, я понимаю, что далеко не все читатели разделяют моё мнение... И, вероятно, я знаю причину наших разногласий.
Мы живём в постмодернистскую эпоху, которая лишила многие виды искусства объективности смысла ради броской и эпатирующей формы. Мы смотрим на картины или скульптуры, гадая, что всё же хотели выразить их авторы. Мы слушаем музыку – и мучительно силимся найти в ней мелодию и красоту. Мы читаем стихи, изобилующие множеством метафор, сравнений и эпитетов, – и пытаемся понять, о чём они. Иначе говоря, постмодернизм требует творческих усилий с читателя, тогда как автор полностью от этих забот освобождён.
Вот несколько случайно выбранных строк из текста Наринэ Карапетян:
Этот враскачку мир – маятником от солнца
с крохотными людьми сквозь пустоту несется,
но резонанс сердец, ширясь любовным стуком,
страху наперерез в небе рождает купол.

О чём они? Где связь между маятником, солнцем и полётом? Как может шириться «резонанс сердец»? И какой купол он рождает «страху наперерез»?
Что ж, вероятно, я недостаточно зорок, а потому эти стихи так и не сложились для меня в некое художественное единство.



П-3068

НЕЖНОСТЬ

Какая б ни была беда,
Тебя не брошу я.
И ты меня не покидай,
Моя хорошая.
«Не покидай меня», Игорь Царёв.

Она была смешной и неуклюжей.
Варила рано кофе. Почту взяв,
бежала на работу, и простужено
зашмыгав, на ходу цепляла шарф...
Несла цветы, без повода, восторженно.
Наивная, не признавала ложь.
На цыпочках входила осторожно
в вечерний сон, куда не всякий вхож.
В уютной зазеркальности владений,
как воск мягка, божественна как свет,
вдруг становилась бессловесной тенью
двух, вихрями закрученных, планет.
О, как она была необходима!
То трепетна, то страстно безоружна, –
она была ценима и хранима,
она была желанна и послушна.
Для них, двоих – одна на целом свете –
и смысл, и суть, и счастья неизбежность...
Но вот однажды, как хрустальный ветер,
не удержав, они разбили нежность.

«Образ «смешной и неуклюжей» и всё-таки прекрасной – любящей и любимой – женщины автор создаёт с подкупающей нежностью, искренностью и точностью психологических оттенков. Этого ощущения не отменяет даже загадочная метафизика строк, повествующих, что героиня «вдруг становилась бессловесной тенью // двух, вихрями закрученных, планет...» Финал стихов на удивление краток: «Но вот однажды, как хрустальный ветер, // не удержав, они разбили нежность», – и этот неожиданный исход долгого повествования мне показался не только неожиданным, но и сюжетно немотивированным», – так я выразил свои впечатления после первого знакомства с этими стихами.

Вновь возвращаясь к ним, я могу лишь дополнить эти слова, но главное их значение сохранится. Да, портрет удался, и этот портрет своеобразен «лица необщим выраженьем», парадоксальностью черт и качеств, сочетанием красоты с хрупкостью и странностью.
И всё же в этих стихах меня удивляет многое – и прежде всего несоизмеримость повествования и финала. Последняя строка говорит о конце любви, и виновны в этом "они" – те двое, которые «разбили нежность». Однако в сюжете стихотворения есть только Она, и лишь однажды возникает некое упоминание о Нём, но и оно больше относится к героине текста, чем к герою, остающемуся за кадром: «Она была ценима и хранима», – и это упоминание никак не предвещает печального исхода, которым удивляет нас финальная строка. Есть констатация горького факта: «Они разбили нежность», – но нет ни малейшего указания на какие-то его причины, нет даже малейшего намёка на них. Мне даже видится некая тайная цель в отказе автора объясниться по этому поводу.
Но хотя композиционные просчёты, на мой взгляд, присутствуют, я полагаю, что эти стихи стоит похвалить за то, что в них есть, а не хулить за то, чего в них нет.


П-3077

ДВОЕ

«…На последнем балу не дыша, не любя
Ты не смог отказать пригласившей тебя…»
И. Царев

Сегодня стол накрыт не для гостей:
Мы здесь вдвоем, и ужин только начат.
Прост натюрморт, но в мнимой простоте
Тебе и мне все видится иначе.

Графинчик с водкой дышит через раз,
И каждым вдохом с запахом полыни,
Он словно горько упрекает нас,
Что будет выпит лишь наполовину.

Пугливо пуча просоленный глаз,
В колечках лука прячется селедка.
Ей повезло – не до нее сейчас:
Мы водку пьем и запиваем водкой.

Назло тарелке с выцветшей каймой
Цвет апельсина так же апельсинов.
И пахнет так же – счастьем и зимой,
Как все (до этой) прожитые зимы.

Две рюмки. Водку только из одной
Сегодня пьют. Без предисловий. Молча.
Вторая – рядом, со святой водой.
И сверху – хлеба черного кусочек.

Предварительное резюме: «Должен признаться, что многое в этих стихах для меня остаётся загадкой. Мне не ясно, кто эти двое и по какому поводу идёт их грустное застолье... В конце концов, я сам для себя выдвинул версию, позволяющую как-то объяснить себе непонятный сюжет. Вероятно, если на столе стоят две рюмки и одна из них накрыта чёрным хлебом, то эта рюмка поставлена для навсегда ушедшего, а вторая – для того, кто в одиночестве поминает покойника, с которым его связывают многие счастливо «прожитые зимы». Кто этот ушедший – друг, возлюбленный? – для меня осталось загадкой. Думаю, что не я один, прочитав эти стихи, останусь не уверенным в их правильном понимании. Что же касается технического исполнения, то здесь у меня нет никаких претензий».

Автор этих стихов стал лауреатом конкурса, а я, вновь обращаясь к тексту, не раз и не два с удовольствием перечитываю строфы с их неожиданными – не то серьёзными, не то ироничными – уточнениями: «Графинчик с водкой дышит через раз» , «Мы водку пьем и запиваем водкой», «Цвет апельсина так же апельсинов», с неожиданными, как выстрел, характеристиками действий: «Две рюмки. Водку только из одной // Сегодня пьют. Без предисловий. Молча», с фразами, обращёнными к тому, кто уже не ответит: «Мы здесь вдвоем», «Тебе и мне все видится иначе»...
Выше я написал, что стихотворение по технике исполнения мне кажется удачным. Сейчас я готов подтвердить свой вывод и прошу читателей обратить внимание на то, как автор, умно и оригинально пользуясь простыми приёмами, – дроблением фраз, тире и скобками, – добивается нужного ему психологического эффекта.


П-3091

НИ СКАЗАТЬ

«Высокомерность городов,
Пронизанная нервным током,
Мне благодатью не воздаст,
Каких молитв ни возноси я»
Игорь Царёв

Никакой манерности больше, Господи, никакой,
никаких "услышь мя, заметь, подай"…
Если сходит с неба такой покой
и без слов понятно, что вот он – Рай.

Если лист, упавший в речную гладь,
в отражённых путается облаках;
если ветер влажный готов обнять
и качать в прозрачных своих руках,

и легко целуя глаза, виски,
говорить застенчивой тишиной.
Если ветви каждой тугой изгиб
повторяет смысл и образ твой.

В этом слышно даже, как сад растёт,
как в скорлупку почки толкает цвет.
Ты воздушен, призрачен, распростёрт,
перевит лучами, как сотней лент.

Тень от птицы мягко скользит к траве,
остаётся только поднять глаза…
и такая нежность коснётся век -
ни вздохнуть, ни выплакать, ни сказать.

После первого знакомства со стихами я выразил своё мнение совершенно определённо:
«Очень чистые и нежные стихи! – стихи человека не взыскующего рая, но деятельно и радостно творящего свой рай в окружающем мире... Весь образный строй этих стихов построен на полутонах, пастельных красках, тенях и легчайших прикосновениях. Лирическому герою действительно не о чем просить Бога, ибо Бог уже дал ему всё, создав этот мир, – и пусть в этом мире каждый из нас выбирает то, в чём нуждается его душа. Прекрасные и – повторю ещё раз! – нежные стихи».

Следовательно, мне остаётся лишь подтвердить своё к ним отношение конкретными примерами из текста. Само лексическое наполнение образов приглашает читателя к ощущению радости и покоя: «лист, упавший в речную гладь», «ветви каждой тугой изгиб», «слышно даже, как сад растёт», «тень от птицы мягко скользит к траве»... Автор принимает гармонию и красоту мира в свою душу: «Никакой манерности больше, Господи, никакой…», «остаётся только поднять глаза... // и такая нежность коснётся век», «ни вздохнуть, ни выплакать, ни сказать»... При этом у читателя не появляется даже малейшего ощущения излишней «благостности» этих стихов, какое могло бы возникнуть в случае нарушения автором чувства меры при его обращении к Богу. И именно это единство человеческой души, мира и Бога для меня стало важнейшим мастерски переданным содержанием и смыслом стихотворения.
А ещё хочется поблагодарить Елену Ханову за ту смелость, которую она проявила, написав стихи о радости в тревожное и драматическое время.



П-3092

МОЛИТВА

«Боже, мой Боже, скажи почему же
Сердцу все хуже с течением дней?» -
Игорь Царев

Промелькнула вспышкой сигарета.
Темень, ни намека на звезду.
В качестве бессонницы и бреда
я в дверной проем к себе иду,
но в ответ: неверная страница
и ошибку поиск выдает.
Скрипнет снег. А, может, половица
под стопой испытывает гнёт.
Каждый шаг теперь непредсказуем.
Влево-вправо, правда, где же ты?
В бесконечном естестве безумий
жизнь разводит с ближними мосты.
Белым-белым ночь залицевало.
За окном почти библейский вид:
город, натянувший одеяло,
как младенец в колыбели, спит.
Что ему крещенье в Иордане?
Помутилась древняя вода.
Кто-то жжет покрышки на Майдане,
Кто-то поджигает города...
Не спасают ни Железный купол,
Ни международный Красный крест.
Не сворачивай теперь за угол,
Не входи в соседний дом в подъезд!
Нет теперь соседей и соседства,
Кровь людская потекла рекой.
Там, где босиком бежало детство -
беспощадный и смертельный бой.
Жизнь ребенка ничего не значит.
Так зачем, Господь, рожать детей?
Уронила Таня в речку мячик...
В Иордан. С концами. Без затей.
И опять: "Четыреста четыре.
Нет такой страницы". Не хочу!
Что мне нужно отыскать в псалтыре,
чтоб надежды не гасить свечу?
Господи, верни любви начало!
...Вот звезда зажглась, спешат волхвы.
Я поправлю крохе одеяло
и смахну травинку с головы.

Предварительное резюме: «...И прямо противоположный предыдущему стихотворению взгляд на мир – взгляд матери, знающей, в какую чреватую смертельными опасностями реальность вступает её дитя. Перед читателем проходит вереница трагических картин, из-за которых каждый день и шаг несут непредсказуемую опасность. Даже простенькие события детского стишка, известного каждому из нас, в этом мире могут иметь непредвиденное продолжение: «Уронила Таня в речку мячик... // В Иордан. С концами. Без затей...». И только вера и любовь остаются последней надеждой лирической героини».

Будто по чьему-то заранее продуманному плану это стихотворение, как я уже написал выше, оказалось рядом с предыдущим – светлым и радостным. В нём – иные образы, иная атмосфера и вроде даже иная реальность: «темень, ни намека на звезду», «каждый шаг теперь непредсказуем», «нет теперь соседей и соседства» – и кульминацией этого трагического перечисления возникает ещё более трагический вопрос: «Так зачем, Господь, рожать детей?»...
Достоинством текста мне представляется умение автора соединить обобщённые метафоры, библейские образы и совершенно конкретные реалии вчерашнего и сегодняшнего дня: шабаш Майдана, системы воздушной обороны, действия Красного креста... Наталья Тимофеева создаёт для читателя целостную картину из объективно разнородных образов – и делает это с завидным мастерством, без малейшего зазора между пластами различных измерений.
Очень сильные стихи. Стихи мастера.
______________________________________________________________________

Обзор завершён. Финальная десятка текстов, на мой взгляд, достойна высоких оценок прежде всего с точки зрения технического мастерства их авторов. Что же касается идейно-содержательной стороны стихотворений, то здесь мы сталкиваемся с очень разными позициями и убеждениями лауреатов, и это разнообразие так или иначе отмечено мной в большинстве аналитических выводов.
Я с удовлетворением отмечаю почти во всех стихах лауреатов конкурса «Пятая стихия – 2024» их обращенность к традициям русской классики, к лексической и композиционной целостности, к строгой и при этом изысканной архитектонике.
Впереди главное: назовёт ли кого-то Учредитель конкурса победителем, и если назовёт, то кого...


Марк Шехтман,
литературный обозреватель.